Неточные совпадения
Женщина рассказала печальную
историю, перебивая рассказ умильным гульканием
девочке и уверениями, что Мери в раю. Когда Лонгрен узнал подробности, рай показался ему немного светлее дровяного сарая, и он подумал, что огонь простой лампы — будь теперь они все вместе, втроем — был бы для ушедшей в неведомую страну женщины незаменимой отрадой.
— Когда так, извольте послушать. — И Хин рассказал Грэю о том, как лет семь назад
девочка говорила на берегу моря с собирателем песен. Разумеется, эта
история с тех пор, как нищий утвердил ее бытие в том же трактире, приняла очертания грубой и плоской сплетни, но сущность оставалась нетронутой. — С тех пор так ее и зовут, — сказал Меннерс, — зовут ее Ассоль Корабельная.
— Философствовал, писал сочинение «
История и судьба», — очень сумбурно и мрачно писал. Прошлым летом жил у него эдакий… куроед, Томилин, питался только цыплятами и овощами. Такое толстое, злое, самовлюбленное животное. Пробовал изнасиловать девчонку, дочь кухарки, — умная
девочка, между прочим, и, кажется, дочь этого, Турчанинова. Старик прогнал Томилина со скандалом. Томилин — тоже философствовал.
— Кстати, о
девочках, — болтал Тагильский, сняв шляпу, обмахивая ею лицо свое. — На днях я был в компании с товарищем прокурора — Кучиным, Кичиным? Помните керосиновый скандал с девицей Ветровой, — сожгла себя в тюрьме, — скандал, из которого пытались сделать
историю? Этому Кичину приписывалось неосторожное обращение с Ветровой, но, кажется, это чепуха, он — не ветреник.
— Меня беспокоит Лидия, — говорила она, шагая нога в ногу с сыном. — Это
девочка ненормальная, с тяжелой наследственностью со стороны матери. Вспомни ее
историю с Туробоевым. Конечно, это детское, но… И у меня с нею не те отношения, каких я желала бы.
Когда умолкала боль и слышались только трудные вздохи Наташи, перед ним тихо развертывалась вся
история этого теперь угасающего бытия. Он видел там ее когда-то молоденькой
девочкой, с стыдливым, простодушным взглядом, живущей под слабым присмотром бедной, больной матери.
— Я думал, бог знает какая драма! — сказал он. — А вы мне рассказываете
историю шестилетней
девочки! Надеюсь, кузина, когда у вас будет дочь, вы поступите иначе…
«Вот она, на какого черта было наскочил», — подумал, заворачивая лыжи, Белоярцев и, возвратясь домой не в духе, объявил, что с этою
девочкою много очень хлопот можно нажить: что взять ее из дому, конечно, можно, но что после могут выйти
истории, весьма невыгодные для общего дела.
— Правда, правда, — подхватил Бахарев. — Пойдут дуть да раздувать и надуют и себе всякие лихие болести, и другим беспокойство. Ох ты, господи! господи! — произнес он, вставая и направляясь к дверям своего кабинета, — ты ищешь только покоя, а оне знай
истории разводят. И из-за чего, за что
девочку разогорчили! — добавил он, входя в кабинет, и так хлопнул дверью, что в зале задрожали стены.
Это напомнило мне давнопрошедшие
истории с Волковым; и хотя я с некоторой гордостью думал, что был тогда глупеньким дитятей, и теперь понимал, что семилетняя
девочка не может быть невестой сорокалетнего мужчины, но слово «невеста» все-таки неприятно щекотало мое ухо.
Это
история женщины, доведенной до отчаяния; ходившей с своею
девочкой, которую она считала еще ребенком, по холодным, грязным петербургским улицам и просившей милостыню; женщины, умиравшей потом целые месяцы в сыром подвале и которой отец отказывал в прощении до последней минуты ее жизни и только в последнюю минуту опомнившийся и прибежавший простить ее, но уже заставший один холодный труп вместо той, которую любил больше всего на свете.
И тут
девочка рассказала ему кое-что о себе. Она дочь профессора, который читает лекции в университете, но, кроме того, дает в Екатерининском институте уроки естественной
истории и имеет в нем казенную квартиру. Поэтому ее положение в институте особое. Живет она дома, а в институте только учится. Оттого она гораздо свободнее во времени, в чтении и в развлечениях, чем ее подруги…
Отец и мать любовались отношением
девочки к брату, хвалили при нем ее доброе сердце, и незаметно она стала признанной наперсницей горбуна — учила его пользоваться игрушками, помогала готовить уроки, читала ему
истории о принцах и феях.
Кроме того, Дора, по воскресеньям и праздничным дням, учила этих
девочек грамоте, счислению и рассказывала им, как умела, о боге, о людях, об
истории и природе.
Я никогда ни одного слова не рассказывал о том, как приходила эта
девочка и как она плясала на своих высоких ходулях, ибо во мне всегда было столько такта, чтобы понимать, что во всей этой
истории ровно нет никакой
истории.
Но у меня есть другая
история, которую я вознамерился рассказать вам, и эта-то
история такова, что когда я о ней думаю или, лучше сказать, когда я начинал думать об одном лице, замешанном в эту
историю и играющем в ней столь важную роль, что без него не было бы и самой
истории, я каждый раз совершенно невольно вспоминаю мою
девочку на ходулях.
— Ну, надо о чем-нибудь говорить… Люди любят иногда послушать Басю. Бася знает много любопытных
историй. Вот, знаете, какая недавно была любопытная
история в одном городе? Это даже недалеко от нас. Мм-мм-мм… Вы, может, уже слышали ее. Нет? Не слышали, как один ширлатан хотел жениться на одной еврейской
девочке… Ну, он себе был тоже еврей… Вот, как Фроим…
— Черт их знает, — это дело еще не при мне было, а баба, мать этой
девочки, — большая негодяйка, и она, говорит, с своею дочкою еще после того не раз этакую же
историю подводила. А впрочем, говорит, кто их разберет: кто прав, кто виноват.
Студент любил
девочку,
девочка любила студента…
история слишком старая и обыкновенная, чтобы о ней столько много рассказывать и придавать ей для нас с вами теперь какое бы то ни было значение…
Мои отношения с классом не улучшились, однако, после этой
истории,
девочки по-прежнему недоброжелательно относились ко мне. Впрочем, явных нападок с их стороны не было, возможно, еще и потому, что все были заняты предстоящим чрезвычайным событием, которое обещало всколыхнуть стоячие воды однообразной институтской жизни.
Все притихли, поняв, что затевается «
история», поскольку Рамзай «подцепила» географа, и все это грозит серьезным скандалом. И не ошиблись. Ренталь густо покраснел, не сводя злого взгляда с тоненькой зеленоглазой
девочки, осмелившейся сделать ему замечание.
Я засмеялась. Рассуждения четырнадцатилетней
девочки, «бабушки класса», как мы ее называли (она была старше нас всех), несказанно рассмешили меня. Однако оставить ее на произвол судьбы я не решилась, и с грехом пополам мы прошли с Ренн
историю Нового, Ветхого завета и необходимые молитвы. А время не шло, а бежало…
Столкнутся две
девочки или две группы, и сейчас же зазвучат вопросы: «Который билет учите?» — «А вы?» — «Ты Ветхий прошла?» — «А ты?» — «Начала молитвы!» Более сильные ученицы взяли на свое попечение слабых и, окруженные целыми группами, внятно и толково рассказывали священную
историю или поясняли молитвы.
Тихая и кроткая, она не любила
историй и теперь раскаивалась в том, что посвятила пылких
девочек в тайну своего ухода из института.
Не успели
девочки разместиться по своим местам, как в классную вошел, подпрыгивая на ходу, господин небольшого роста, с шарообразной толстой фигурой, учитель
истории, географии и зоологии, фамилия которого была Васютин. Сегодня был сначала урок географии, остальные предметы следовали за ним.
Я рассказала Ирочке всю мою богатую событиями жизнь, и она внимательно и жадно слушала меня, точно это была не
история маленькой
девочки, а чудесная, волшебная сказка.
Рассказ прерывался. Начиналась ссора. А на следующий вечер та же
история.
Девочки забирались с ногами на постель Киры, и она еще больше изловчалась в своих фантастических повествованиях.
От него я также много слышал подробностей о тогдашнем деляческом мире, но в мой роман я ввел, кроме бытовых сцен, и любовную фабулу, и целую
историю молодого супружества, и судьбу вдовы эмигранта с
девочкой вроде Лизы Герцен, перенеся их из-за границы в Россию.
Кроткий слепой ребенок пробудил в душе доброго толстяка самое живое сострадание, и под впечатлением этого чувства он написал письмо своему бывшему воспитаннику, который уже около семи лет изучал за границей медицину: подробно изложив всю
историю слепоты несчастной
девочки, он спрашивал совета у князя Виталия, к какому врачу обратиться для серьезного пользования малютки и кто из них может вернуть ей зрение.
Некоторые ему не верили и смеялись над ним, — утверждали, что за десять лет в округе не было убито и не пропадало ни одной
девочки; ловили его в бесчисленных и грубых противоречиях и с очевидностью доказывали, что всю эту страшную
историю он выдумал спьяна, валяясь в лесу.
Да, таков более или менее конец этих обыкновенных
историй, а их начало в той семейной и родственной жадности, в той деревенской глупости и безрасчетливости, с которой сами родители не дают детям окрепнуть на ногах и созреть в силах до способности принести семье в свое время действительную помощь, которая бы стала полезнее узелочков сахару и кофе, истощающих средства
девочки, когда она еще еле-еле начинает зарабатывать на кусок хлеба.
Но по злым и испуганным глазам его видно было, что сам он ждет ада и уж свыкся с ним, как и с своею странною
историей о задушенной
девочке.